такое? Ее ли я вижу? Клодина, да ведь это ты, неунывающая вдова? И ты здесь? - и тут он полез здороваться. Маргарита отступила и с достоинством ответила: - Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем разговариваешь, - и, подумав мгновенье, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство. Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие. - Ой! - тихо воскликнул он и вздрогнул, - простите великодушно, светлая королева Марго! Я обознался. А виноват коньяк, будь он проклят! - Толстяк опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и залопотал, мешая русские фразы с французскими, какой-то вздор про кровавую свадьбу своего друга в Париже Гессара, и про коньяк, и про то, что он подавлен грустной ошибкой. - Ты бы брюки надел, сукин сын, - сказала, смягчаясь, Маргарита. Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому, что по рассеянности оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, поручив себя расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех пор, пока не поскользнулся и навзничь не упал в воду. Но и падая, сохранил на окаймленном небольшими бакенбардами лице улыбку восторга и преданности. Маргарита же пронзительно свистнула и, оседлав подлетевшую щетку, перенеслась над рекой на противоположный берег. Тень меловой горы сюда не доставала, и весь берег заливала луна. Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка над вербами ударила сильнее и веселее взлетел сноп искр из костра. Под ветвями верб, усеянными нежными, пушис