ведаю!... К племяннику? Или распилить ее на куски... камушки-то можно выковырять... и по одному камушку: один на Петровку, другой на Смоленский... И - знать ничего не знаю, и ведать ничего не ведаю!" Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собиралась скользнуть обратно в квартиру, отложив свое путешествие в город, как перед нею вырос дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджака и тихо шепнул: - Давай подковку и салфеточку. - Какую такую салфеточку-подковку? - спросила Аннушка, притворяясь весьма искусно, никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин, пьяный, что ли? Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь же холодными пальцами, ничего более не говоря, сжал Аннушкино горло так, что совершенно прекратил всякий доступ воздуха в ее грудь. Бидон вывалился из рук Аннушки на пол. Подержав некоторое время Аннушку без воздуха, беспиджачный иностранец снял пальцы с ее шеи. Хлебнув воздуху, Аннушка улыбнулась. Ах, подковочку, - заговорила она, - сию минуту! Так это ваша подковочка? А я смотрю лежит в салфеточке... я нарочно прибрала, чтобы кто не поднял, а то потом поминай как звали! - Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка дорога как память. И позвольте вам за то, что вы ее сохранили, вручить двести рублей. - И он тотчас вынул из жилетного кармана деньги и вручил их Аннушке. Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала: - Ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси! Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш лестницы вниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента: - Ты, старая ведьма, если когда еще поднимешь чужую вещь, в милицию ее сдавай, а за пазуху