уратор. Более того скажу, такое толкование убийства может только сбивать со следу, мешать следствию и путать меня. - Я вижу, что вы совершенно правы, Афраний, - говорил Пилат, - и я лишь позволил себе высказать свое предположение. - Оно, увы, ошибочно, прокуратор. - Но что же, что же тогда? - воскликнул прокуратор, с жадным любопытством всматриваясь в лицо Афрания. - Я полагаю, что это все те же деньги. - Замечательная мысль! Но кто и за что мог предложить ему деньги ночью за городом? - О нет, прокуратор, не так. У меня есть единственное предположение, и если оно не верно, то других объяснений я, пожалуй, не найду, - Афраний наклонился поближе к прокуратору и шепотом договорил: - Иуда хотел спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте. - Очень тонкое объяснение. Так, по-видимому, дело и обстояло. Теперь я вас понимаю: его выманили не люди, а его собственная мысль. Да, да, это так. - Так. Иуда был недоверчив. Он прятал деньги от людей. - Да, вы сказали, в Гефсимании. А почему именно там вы намерены искать его - этого, я признаюсь, не пойму. - О, прокуратор, это проще всего. Никто не будет прятать деньги на дорогах, в открытых и пустых местах. Иуда не был ни на дороге в Хеврон, ни на дороге в Вифанию. Он должен был быть в защищенном, укромном месте с деревьями. Это так просто. А таких других мест, кроме Гефсимании, под Ершалаимом нету. Далеко он уйти не мог. - Вы совершенно убедили меня. Итак, что же делать теперь? - Я не медля начну искать убийц, которые выследили Иуду за городом, а сам пойду под суд. - За что? - Моя охрана упустила его вечером на базаре после того, как он покинул дворец Каифы.