у, вопросительно и тревожно глядя на Иванушку. - Что? Что такое? - спрашивала она, - гроза волнует? Ну, ничего, ничего... сейчас вам поможем. Сейчас я доктора позову. - Нет, Прасковья Федоровна, не надо доктора звать, - сказал Иванушка, беспокойно глядя не на Прасковью Федоровну, а в стену, - со мною ничего особенного такого нет. Я уже разбираюсь теперь, вы не бойтесь. А вы мне лучше скажите, - задушевно попросил Иван, - а что там рядом, в сто восемнадцатой комнате сейчас случилось? - В восемнадцатой? - переспросила Прасковья Федоровна и глаза ее забегали, - а ничего там не случилось. - Но голос ее был фальшив, Иванушка тотчас это заметил и сказал: - Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый... вы думаете, я бушевать стану? Нет, Прасковья Федоровна, этого не будет. А вы лучше прямо говорите. Я ведь через стену все чувствую. - Скончался сосед ваш сейчас, - прошептала Прасковья Федоровна, - не будучи в силах преодолеть свою правдивость и доброту, и испуганно поглядела на Иванушку, вся одевшись светом молнии. Но с Иванушкой ничего не произошло страшного. Он только многозначительно поднял палец и сказал: - Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Федоровна, что сейчас в городе еще скончался один человек. Я даже знаю кто, - тут Иванушка таинственно улыбнулся, - это женщина.
31. НА ВОРОБЬЕВЫХ ГОРАХ
Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте, на холме, между двумя рощами виднелись три темных силуэта. Воланд, Коровьев и Бегемот сидели на черных конях в седлах, глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем,