бурый халат. Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом осведомился: "Можно присесть?" - и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле. - Как же вы сюда попали? - повинуясь сухому грозящему пальцу, шепотом спросил Иван, - ведь балконные-то решетки на замках? - Решетки-то на замках, - подтвердил гость, - но Прасковья Федоровна - милейший, но, увы, рассеянный человек. Я стащил у нее месяц тому назад связку ключей и, таким образом, получил возможность выходить на общий балкон, а он тянется вокруг всего этажа, и, таким образом, иногда навестить соседа. - Раз вы можете выходить на балкон, то вы можете удрать. Или высоко? - заинтересовался Иван. - Нет, - твердо ответил гость, - я не могу удрать отсюда не потому, что высоко, а потому, что мне удирать некуда. - И после паузы он добавил: - итак, сидим? - Сидим, - ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца. - Да... - тут гость вдруг встревожился, - но вы, надеюсь, не буйный? А то я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик. Успокойте меня, скажите, вы не буйный? - Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, - мужественно признался преображенный поэт. - Основание? - строго спросил гость. - Да, признаться, без основания, - сконфузившись, ответил Иван. - Безобразие, - осудил гость Ивана и добавил: - А кроме того, что вы так выражаетесь: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда или лицо. И, пожалуй, ведь так лицо. Так что, знаете ли, кулаками... нет, уж это вы оставьте и навсег