я Воланд обратился к мастеру: - Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение? - У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, - ответил мастер, - ничто меня вокруг не интересует кроме нее, - он опять положил руку на голову Маргариты, - меня сломали, мне скучно и я хочу в подвал. - А ваш роман, Пилат? - Он мне ненавистен, этот роман, - ответил мастер, - я слишком много испытал из-за него. - Я умоляю тебя, - жалобно попросила Маргарита, - не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу. - Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: - Не слушайте его, мессир, он слишком замучен. - Но ведь надо же что-нибудь описывать? - говорил Воланд, - если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия. Мастер улыбнулся. - Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно. - А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать. - Охотно, охотно, - ответил мастер, притянул Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил: - Она образумится, уйдет от меня... - Не думаю, - сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: - Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там у лампы и нищенствовать? Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо: - Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазнительное. А он отказался от этого. - То, что вы ему нашептали, я знаю, - возразил Воланд, - но это - не самое соблазнительное. А вам скажу, - улыбнувшись обратился он к мастеру, - что ваш роман еще принесет вам сюрпризы. - Это очень грус