трех недель. Виноват, как ваша фамилия? - Осведомился конферансье. - Канавкин Николай, - застенчиво отозвался появившийся. - А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак? - Сдаю, - тихо сказал Канавкин. - Сколько? - Тысячу долларов и двадцать золотых десяток. - Браво! Все, что есть? Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать. - Верю! - наконец воскликнул артист и погасил свой взор, - верю! Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза - никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы! Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист ласково осведомился у Канавкина: - Где же спрятаны? - У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке... - А! Это... постойте... Это у Клавдии Ильиничны, что ли? - Да. - Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули? - В погребе, в коробке из-под Эйнема... Артист всплеснул руками. - Видали вы что-нибудь подобное? - вскричал он огорченно - да ведь они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо